Империалисты Антанты разграничивают «зоны действия»
Следующим важным шагом в разработке интервенционистских планов Антанты в отношении Советской России явилась англо-французская конференция в Париже, состоявшаяся 9–10 (22–23) декабря 1917 г. С английской стороны в конференции приняли участие заместитель Бальфура лорд Сесиль и военный министр лорд Мильнер. Франция была представлена самим премьером Клемансо и министром иностранных дел Пишоном. На конференции рассматривался новый меморандум по «русскому вопросу», исходивший на этот раз от англичан. (Предварительно он подвергся тщательному рассмотрению британским военным кабинетом.)
В соответствии с меморандумом 10 (23) декабря между Англией и Францией было заключено секретное соглашение (подписанное Клемансо и Сесилем) о разделе России на английскую и французскую «зоны действия». В английскую зону вошли Дон, Кубань, Кавказ, Средняя Азия и северная часть европейской территории России; во французскую — Украина, Крым и Бессарабия{466}. [247]
Согласно меморандуму, Англия и Франция поставили перед собой задачу «убедить южную русскую армию возобновить войну», и с этой целью они решили предоставить субсидии Каледину и другим контрреволюционным генералам и атаманам. Было признано необходимым, чтобы в намеченных расходах приняли участие и Соединенные Штаты. (Позже была достигнута договоренность, что Сибирь и Дальний Восток являются преимущественно зонами действия США и Японии.)
Помимо финансирования контрреволюционных сил английское и французское правительства приняли на себя добровольное обязательство через своих агентов и чиновников воздействовать и оказывать поддержку различным контрреволюционным правительствам и их армиям в организационном отношении, но при условии, чтобы все это делалось «без всякого шума», дабы избежать по возможности обвинения в подготовке и проведении войны против большевиков{467}. Однако сам Ллойд Джордж вынужден был признать, что провести намеченные мероприятия «втихую» было просто невозможно{468}.
Для руководства намеченными операциями Англия, Франция, США, Италия и Япония должны были назначить своих представителей. Последним предписывалось для обеспечения полного единства действий поддерживать между собой контакт через специальных агентов. На конференции был рассмотрен также вопрос о возможности возвращения в Южную Россию царских офицеров, находившихся в тот период в Англии и во Франции. Как показали последующие события, многие из них прибыли в Россию с заданиями по развертыванию вооруженной борьбы.
К этому времени страны Антанты и США уже установили достаточно прочные связи с контрреволюцией Дона, Кавказа, Украины и Финляндии. После провала антисоветских выступлений в Петрограде и Могилеве их взоры были устремлены главным образом на Каледина и Украинскую раду: с ними они связывали теперь свои основные надежды на разгром большевизма. [248]
Еще до победы Октябрьской революции Дон превратился в один из опаснейших очагов контрреволюции, которому отводилось важное место в подготовке второй корниловщины. После свержения Временного правительства власть на Дону захватил в свои руки атаман Каледин, штаб-квартирой которого стал Новочеркасск. Уже 26 октября Каледин заявил, что он не признает власти Советов и намерен повести беспощадную борьбу против большевизма. В обращении, выпущенном за его подписью от имени Войскового правительства, Каледин заявил: «Ввиду выступления большевиков с попытками низвержения Временного правительства в Петрограде и в других местах Войсковое правительство… окажет в тесном союзе с правительствами других казачьих войск полную поддержку существующему коалиционному Временному правительству. Ввиду чрезвычайных обстоятельств и прекращения сообщения с центральной государственной властью Войсковое правительство временно, впредь до восстановления власти Временного правительства и порядка в России, с 25 сего октября приняло на себя полноту исполнительной государственной власти в Донской области». С огромной радостью было встречено это заявление атамана Каледина правящими кругами Запада и реакционной буржуазной прессой.
Вскоре в Новочеркасск пробрались генералы Корнилов, Деникин, Лукомский, Алексеев и некоторые видные кадетские деятели. Они приступили к формированию так называемой Добровольческой армии, которая, по словам американского историка Чемберлина, возникла как «отборная сила антибольшевизма». Судя, по письму Алексеева генерал-квартирмейстеру штаба верховного главнокомандующего Дитерихсу, датированному 8 ноября 1917 г., инициаторы формирования Добровольческой армии намеревались создать на Дону «сильную власть, сначала местного значения, а затем общегосударственного». Эта цель, подчеркивал царский генерал, «в своем осуществлении не должна быть откладываема далеко. Нужно образовать, однако, силу, на которую эта власть могла бы опереться». Он выдвигал план формирования «реальной, прочной, хотя и небольшой армии» из офицеров, юнкеров и гардемаринов, необходимой «для будущей активной политики». При этом главная [249] надежда «спасителей» русского государства возлагалась на содействие англо-американского и французского капиталов.
Выступая позже на одном из заседаний войскового правительства (18 января 1918 г.), генерал Алексеев говорил: «В октябре месяце в Москве был организован «Союз спасения России» (известный еще под названием Московского центра. — В. В.). Организаторами этого союза являлись, главным образом, представители кадетской партии. Союз поручил мне дальнейшую организацию дела спасения Родины всеми мерами и средствами, для каковой цели я и приехал на Дон, как единственное безопасное место, куда стали стекаться беженцы — офицеры и юнкера, из которых мною и была образована Добровольческая армия».
Еще более определенно о целях стекавшихся на Юг контрреволюционеров говорилось в письме Алексеева, адресованном французской миссии в Киеве. «Я предполагал, — писал генерал, — что при помощи казачества мы спокойно создадим новые прочные войска, необходимые для восстановления в России порядка. Я рассматривал Дон как базу для действий против большевиков»{469}. Об этом же совершенно открыто заявлялось и в официальной «правительственной» декларации, опубликованной вождями донской контрреволюции 27 декабря 1917 г. В ней подчеркивалось, что первая непосредственная цель организуемой Добровольческой армии состоит в противодействии большевизму, о борьбе с Германией упоминалось лишь для проформы.
Обращая внимание революционных масс на активизацию контрреволюции на Дону, «Правда» писала 2 (15) декабря: «Каледин, собрав вокруг себя шайку казаков-помещиков, организовал отдельное государство и стал совместно со своими кадетскими друзьями сочинять проекты по организации центральной власти в России на смену власти народных комиссаров».
Перспектива сколотить на Дону надежные антибольшевистские силы сразу же приковала к себе внимание союзных империалистов, которые поспешили «навести мосты» к этому химерическому «государству». На юг [250] России устремились многочисленные эмиссары Запада, предлагая свои щедрые услуги. К тому же белогвардейщина сама лихорадочно искала помощи и содействия со стороны империалистов Запада. Так что это было обоюдное желание и стремление внутренних и внешних врагов социалистической революции. 10 ноября английского посла посетил крупный банкир князь Шаховской, сообщивший, что Каледин и Алексеев собирают силы для похода на Москву и Петроград с целью свержения большевистского режима и хотят заручиться поддержкой союзников, просят предоставить им финансовую помощь. На это посол ответил, что, по его мнению, «союзники будут приветствовать любое сильное, стабильное и законно созданное правительство, которое готово удержать Россию в войне»{470}.
Помощь последовала незамедлительно. В беседе с Нисселем 20 ноября (3 декабря) Бьюкенен поведал последнему, что после ареста Временного правительства он постоянно поддерживает связь с Калединым и оказывает ему финансовую поддержку. То же сообщал он и в своих донесениях в Лондон{471}.
Развивали активность в этом направлении и представители Франции в России. Начальника французской военной миссии Нисселя также посещали эмиссары Каледина; один из них в чине генерала просил на содержание казачьих войск 100 тысяч рублей. По свидетельству Нисселя, генерал Алексеев дважды присылал ему письма с предложением о поддержании контактов, на что давались положительные ответы. Члены французской военной миссии, посещавшие резиденцию белогвардейских генералов в Новочеркасске, докладывали Нисселю о просьбе Каледина и К° предоставить им денежную помощь на содержание двух армейских корпусов{472}. Посланный на Дон полковник Гюше уведомил Алексеева о решении французского правительства предоставить ему в кредит 100 миллионов руб. «с целью восстановления порядка в России и продолжения войны против центральных держав»{473}. [251]
Советское правительство знало о связях союзных представителей с агентами Каледина, об их помощи белогвардейщине с целью подавления революции, но оно проявляло большую выдержку и терпение, не принимая по отношению к ним каких-либо санкций в надежде, что в конце концов они сделают для себя правильные выводы.
Каледин и его окружение не довольствовались тайными связями с эмиссарами Запада; они спешили установить с империалистическими державами официальные дипломатические отношения, к чему последние относились весьма благосклонно. 16 ноября Нокс писал начальнику английской военной разведки о приезде с Дона «надежного русского», уведомившего о создании контрреволюционного юго-восточного союза и о большом желании созданного в Новочеркасске правительства иметь у себя представителя Англии. Нокс предложил послать туда капитана Ноэля, находившегося в Тифлисе, на что тут же последовало согласие{474}. Другой английский агент направился в калединскую столицу из Ясс.
Соглашение о разграничении «зон действия» еще более активизировало деятельность союзников в указанном направлении. В начале 1918 г. начальник французской военной миссии в Яссах генерал Бертело командировал капитана Борда в Новочеркасск для передачи полковнику Гюше 7 миллионов франков, предназначавшихся для белогвардейцев. Однако Борду удалось добраться до места назначения уже после изгнания Добровольческой армии из Ростова и Новочеркасска, когда сам Гюше и его помощники находились под арестом. Вскоре, правда, они были освобождены. Борд вручил 3 миллиона франков отправившемуся в Москву Гюше, а сам предпринял вояж по Южной России, раздавая деньги находившимся там французским консулам, которые субсидировали затем контрреволюционеров{475}.
Выступая на заседании войскового правительства Дона 18 января 1918 г., Алексеев подтвердил, что Добровольческая армия и ее организаторы получают финансовую поддержку от западных держав. Компенсацией [252] за эту поддержку служила прежде всего их непримиримая борьба с Советской властью. По свидетельству генерала Казановича, одного из соучастников авантюры Алексеева, к февралю 1918 г. западные державы предоставили белогвардейцам Дона 500 тысяч руб.{476} (Эта сумма, судя по многим другим источникам, является явно заниженной.) Правда, главари белого движения утверждали впоследствии, что полученные ими суммы были незначительны и к тому же поступали несвоевременно, и это вызывало у них некоторое недовольство союзниками, стремившимися как всегда извлечь максимальную пользу из своей «помощи».
Не менее пристальное внимание иностранных империалистов привлекала к себе Украина. В ноябре в Киев, где в то время хозяйничала контрреволюционная Рада во главе с генеральным секретариатом, прибыли из ставки английская и французская военные делегации, имевшие инструкции «делать все, чтобы мешать заключению сепаратного мира с Германией» и предложить поддержку от имени своих правительств. Представители английской делегации полковник Чарль, а французской Гравье и Перлие посетили генеральный секретариат с целью выяснения общей обстановки, пытаясь нащупать почву для установления тесных контактов с украинскими националистами.
Вслед за ними в Киев пожаловали начальник французской военной миссии при штабе Юго-Западного фронта генерал Табуи и английский майор Фитц-Вильямс. Союзники вообще и Франция в особенности, заявили они на встрече с министром иностранных дел Рады А. И. Шульгиным, «наблюдают с огромным сочувствием за политическим и национальным возрождением Украины», и, предлагая свою помощь, правительства Антанты хотели бы знать, чем они могут быть полезны. Все это было изложено затем в специальной ноте.
Не дав окончательного ответа, Шульгин сообщил, что для начала переговоров необходимо предварительное признание Антантой «Украинской демократической республики» и установление с нею дипломатических отношений. 29 ноября он направил союзным посольствам [253] в Петрограде ноту, уведомлявшую о провозглашении независимости Украины, в которой выражал готовность раболепно следовать диктату западных держав.
Столь радушное приглашение не заставило себя долго ждать. Вскоре генерал Табуи был назначен французским комиссаром на Украине. 5 декабря в сопровождении вице-консула в Киеве Арке, военных атташе Ванье и Дентца он представился главе генерального секретариата Винниченко и Шульгину. Зачитав официальное заявление о признании Украинской рады и своем назначении в качестве полномочного представителя французского правительства, Табуи подчеркнул, что Франция поддержит всеми своими моральными и материальными силами Украину в тех усилиях, которые она предпримет, чтобы продолжать идти по пути, начертанному Антантой.
В следующем месяце английский представитель в Киеве Багге уведомил Винниченко о назначении его единственным представителем Великобритании на Украине в данный момент. Несколько позже Багге заявил, что Англия «окажет всю возможную помощь украинскому правительству в выполнении его задачи по введению хорошего управления, поддержанию порядка и борьбы против центральных держав».
Разумеется, и здесь, как и на Дону, на первом плане стояла задача подавления социалистической революции. В этой связи в одной из секретных записок, вышедших из недр миссии Табуи, говорилось: «Украина представляла для нас совершенно исключительный интерес своим значением, своим географическим положением и богатствами сельскохозяйственными и промышленными. Было необходимо срочно поддержать Украину, чтобы она могла образовать блок против главного врага»{477}, т. е. против Советской власти.
Как свидетельствовал в своих воспоминаниях А. Шульгин, западные державы неоднократно предлагали украинским националистам техническую помощь, государственные займы и всевозможные товары. Известно, например, что англичане ставили вопрос о возможности передачи Раде товаров, находившихся во [254] владивостокском порту, а Франция предоставила ей заем в 180 миллионов франков{478}.
Такая щедрость была вполне понятной. В упомянутой секретной записке миссии Табуи определенно сказано, что Франция и ее союзники стремились поддержать «различные автономные группировки» (на Украине, в Бессарабии, казачьих областях и на Кавказе), надеясь свергнуть с их помощью Советскую власть. Ту же самую мысль отразил в своих мемуарах Ниссель, полагавший, что наряду с Румынией, казачьими областями и Кавказом Украина могла бы стать «фактором внутреннего порядка и элементом военного сопротивления»{479}.
Конечно, жизнеспособность русского государства, о которой «пеклись» тогда союзники, меньше всего занимала их. Свержение Советской власти и расчленение России путем отделения от нее наиболее важных в экономическом отношении областей — таково было основное содержание русской политики западных держав в рассматриваемый период. Англия и Франция активно поддерживали сепаратистские тенденции контрреволюционных сил на Дону, Украине и в Закавказье, помогая в то же время созданию единого антисоветского фронта.
Подобный курс избрало и вашингтонское правительство. Хотя Соединенные Штаты формально и не принимали участия в подписании указанного соглашения о разделе России на зоны действия, однако они были в курсе дела. Английский меморандум, предусматривавший участие США в финансировании белогвардейских групп, был передан в госдепартамент американским послом в Лондоне Пейджем. Американский представитель в Межсоюзном совете по военным закупкам и финансовым вопросам в Париже Кросби информировал Вашингтон и об общем характере самого англо-французского соглашения. Никаких «принципиальных» возражений со стороны правительства Вильсона, как известно, не последовало. Известный американский историк и дипломат Д. Кеннан признает: «Едва большевики взяли под свой контроль Петроград, как союзники возложили свои надежды на сепаратизм»{480}. Признание [255] Кеннана в полной мере относится и к самим Соединенным Штатам.
27 октября американский консул в Тифлисе Смит сообщал в госдепартамент о необходимости финансовой помощи кавказским сепаратистам. Предоставление ее, писал он, «явно в интересах союзников». По предположениям Смита, для этой цели могло потребоваться 10 миллионов долл. 5 ноября Смит снова вернулся к данному вопросу, считая вполне реальным объединение антибольшевистских сил Кавказа с контрреволюционными силами других районов страны. «Преимущества, — писал он, — которые союзники могут получить от удержания в своих руках линии Урал — Волга — Донбасс, зерновых, угольных и нефтяных ресурсов всей России, очевидны и смогут дать ядро для армии, с помощью которой можно будет увеличить германские трудности и удержать немецкую армию на восточном фронте». Спустя несколько дней, сообщая о предстоящем объединении закавказского правительства с южной федерацией, Смит в третий раз напоминал о своем предложении об оказании финансовой поддержки этим силам{481}.
Телеграммы Смита не остались в госдепартаменте без внимания. Информируя о них полковника Хауза, прибывшего в Париж для участия в союзнической конференции, Лансинг просил его проконсультироваться с ответственными представителями Англии и Франции по данному вопросу, а также относительно возможности официального признания закавказского правительства.
19 ноября (2 декабря) Хауз сообщил в Вашингтон об обмене взглядами с Ллойд Джорджем, Клемансо и Соннино по всем этим вопросам, в ходе которого они договорились оказать помощь внутренней контрреволюции в борьбе за свержение Советского правительства. Помощник президента выразил некоторые опасения за последствия такого шага, но в то же время признал, что без поддержки извне контрреволюционеры неминуемо потерпят крах.
Тем временем Смит не переставал бомбить госдепартамент своими предложениями о безотлагательной помощи антибольшевистским силам через Сибирскую [256] железную дорогу. 28 ноября (11 декабря) он снова настойчиво рекомендовал Лансингу помочь деньгами, людьми, вооружением так называемой Юго-Восточной федерации, Каледину, Украинской раде и другим антисоветским элементам{482}. По его мнению, объединенные силы контрреволюции на юге России, контролируя все продовольственные ресурсы страны, значительно способствовали бы своему успеху в борьбе с большевиками. Ретивый американский консул посоветовал даже направить союзные войска в указанные районы. Подобные предложения поступали и от других американских представителей в России. О планах объединения контрреволюционных сил Кавказа и калединского казачества с целью борьбы с большевиками сообщал также в госдепартамент посол США в Швеции Моррис{483}.
Позиция самого американского правительства в отношении Советской России нашла отражение в меморандуме государственного секретаря Лансинга от 27 ноября (10 декабря) 1917 г., в основу которого легли предложения американских представителей в России Френсиса, Смита, Саммерса и других. Прежде всего, в меморандуме подчеркивалось, что большевики определенно стремятся вывести Россию из войны, и чем дольше они будут находиться у власти, тем вероятнее заключение мира. Выпадение же России из Антанты затянет войну на целых два-три года и потребует от США значительного увеличения расходов и новых контингентов войск. Именно эти обстоятельства, отмечалось в меморандуме, и побуждают вашингтонское правительство принять необходимые меры к «исправлению» сложившегося в России положения. Формулируя задачи американской политики в отношении молодой Советской республики, автор меморандума подчеркивал невозможность для Соединенных Штатов признать большевистское правительство прежде всего потому, что оно является носителем социальной революции, и считая необходимым бороться с ним, он предлагал опираться на какую-либо сильную личность, способную создать дисциплинированную военную силу, достаточно мощную для восстановления «порядка» и обеспечения [257] управления. Свои надежды он связывал с группой белогвардейских генералов во главе с Калединым, высказываясь за оказание им, при сохранении строжайшей тайны, необходимой материальной поддержки. «Надежда на создание устойчивого русского правительства, — писал Лансинг, — заключается ныне в военной диктатуре, могущей быть установленной лояльными (т. е. контрреволюционными. — В. В.) дисциплинированными войсками. Единственным заметным ядром для организованного движения, достаточно сильного, чтобы смести большевиков и создать правительство, может быть, как мне представляется, группа высших офицеров во главе с атаманом донских казаков генералом Калединым»{484}.
Именно на контрреволюционную часть казачества Лансинг рекомендовал обратить наибольшее внимание. По его мнению, начать следовало с посылки Каледину специального обращения, в коем подчеркивалось бы, что Соединенные Штаты не признают власти Советов и готовы признать такое правительство, которое способно «восстановить порядок в России и вернуть ее на путь международных обязательств» (т. е. реставрировать буржуазный режим и возобновить войну против Германии). Не скрывая меркантильных соображений, свойственных американской политике, государственный секретарь не без цинизма писал, что Россия заслуживает «спасения», так как это позволит Соединенным Штатам уберечь сотни тысяч своих соотечественников и сэкономить миллионы долларов.
Руководитель внешнеполитического ведомства старательно доказывал, что это единственно возможная политика, так сказать, «наименьшее зло», и у правительства Соединенных Штатов нет иного выхода. «Я не считаю, — заключил он, — что возможно какое-либо ухудшение нашего положения от такой политики, поскольку у нас все равно нет абсолютно никаких надежд в случае сохранения большевиков у власти».
Под конец Лансинг принялся расхваливать Каледина, Алексеева и Корнилова, полагая, в частности, что первому из них обеспечена полная поддержка кадетов и всего буржуазно-помещичьего класса. И так думал [258] не только Лансинг, но и большинство ответственных представителей американского правительственного и дипломатического аппарата. Соображения государственного секретаря встретили полное одобрение и самого президента Вильсона{485}. Таким образом, и правящие круги Соединенных Штатов ориентировались на установление контрреволюционной военной диктатуры в России.
Разработав эту «новую» доктрину и получив санкцию президента, госдепартамент приступил к ее практической реализации. Американским представителям в России и других странах были даны соответствующие инструкции и указания, которые с течением времени несколько видоизменялись, уточнялись, но суть их оставалась прежней: это подавление социалистической революции, ликвидация советского строя.
29 ноября (12 декабря) госдепартамент препроводил в Париж на имя своего представителя в Межсоюзном совете по военным закупкам и финансовым вопросам помощника министра финансов Кросби письмо, в котором подчеркивалась необходимость поддержки контрреволюционных сил внутри России. В письме говорилось, что из Москвы и Тифлиса продолжают поступать «обнадеживающие сообщения» об ослаблении власти Советов и об усилении антибольшевистского движения, причем наибольшие надежды возлагаются на силы, группирующиеся вокруг Каледина и Корнилова. Именно они, разъяснялось финансисту, смогут восстановить порядок в России и продолжить войну с германским блоком. Обстановка в России складывается так, что налицо явная угроза выхода ее из войны, а поэтому «всякое движение, имеющее своей целью предотвращение такой опасности, должно быть поддержано»{486}.
В письме к Кросби указывалось на желательность оказания Каледину финансовой помощи, но не прямо, а через посредников, так, чтобы сами Соединенные Штаты оставались в тени. «Предложите Англии и Франции, — предписывалось Кросби, — оказать необходимую помощь калединскому движению, а наше правительство предоставит им средства»{487}. Одновременно [259] нью-йоркский «Нэшнл сити бэнк» начал переговоры о предоставлении Каледину займа на сумму в 500 тысяч долл.{488} Через несколько дней, 5 (18) декабря американский посол в Лондоне Пейдж сообщил Лансингу о предписании английского правительства своим агентам в Южной России выдать двум группам «патриотов» по 60 миллионов фунтов стерлингов{489}.
5 (18) декабря по поручению Саммерса в Новочеркасск прибыл один из его сотрудников, Д. Пуль, встретившийся с Алексеевым, Калединым и другими белогвардейскими главарями. Целью его поездки было выяснить возможности и потребности донской контрреволюции. Опираясь на информацию, полученную от Пуля, Саммерс докладывал в госдепартамент: «Несомненно, положено начало объединению в тесный союз возрождающихся элементов в России, которые, как можно ожидать, будут эффективно действовать против большевиков и немцев. Пуль полагает, и я полностью разделяю его мнение, что правительства США и союзников должны оказать этому ядру всю возможную моральную и материальную поддержку»{490}.
Приведенные документы и факты со всей убедительностью показывают, что в политике правящих кругов США в отношении Советской России, так же как и в политике дирижеров Антанты, на первом плане стояло не «восстановление Восточного фронта», а подавление социалистической революции. В этой связи в одном из донесений Пуля прямо отмечалось, что планируемая Добровольческая армия «будет представлять собой подвижную полицейскую силу», предназначенную для борьбы с Советской властью, и что она «совершенно не эффективна против германских регулярных войск»{491}.
Вслед за французами и англичанами на Украину и в другие районы страны, где группировались контрреволюционные силы, устремились и американцы. Правда, правительство США пока воздерживалось от официального признания образовавшихся на окраинах сепаратистских националистических правительств, и в частности Центральной рады, проявляя при этом известную [260] осторожность и осмотрительность. Но и оно, как об этом сообщал госдепартамент французскому послу в Вашингтоне Жюссерану на его запрос относительно признания Украинской рады, «тщательно» изучало данный вопрос{492}. Для «ознакомления с обстановкой» на Украине госдепартамент командировал в Киев своего бывшего консула в Риге Дженкинса.
А тем временем реакционная американская пресса все усиливала антисоветскую пропаганду, призывая к решительным мерам против большевистского правительства. В тот день, когда Вильсон штудировал меморандум Лансинга, газета «Нью-Йорк таймс» поместила статью, озаглавленную «Надежда России», в которой рядовым американцам и мировому общественному мнению настойчиво внушалась мысль о необходимости широкой помощи Каледину и другим контрреволюционным силам. Каледин, без стеснения писала газета, столь же очевидно является союзником Америки, как большевики являются ее врагами.
Таким образом, и правящие круги Соединенных Штатов уже в первые недели после Октябрьской революции взяли твердый курс на поддержку контрреволюционных сил в их борьбе за свержение Советской власти, выступая в числе наиболее активных вдохновителей гражданской войны в нашей стране. Нет нужды доказывать, что, если бы не иностранное вмешательство, внутренняя контрреволюция не смогла бы оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления власти Советов и была бы сокрушена в кратчайший срок. Как отмечалось в обращении ЦК РКП(б) от 8 февраля 1919 г. ко всем работникам чрезвычайных комиссий, ряды активной контрреволюции, точившей нож на Советскую власть, «опирались в своей работе на сочувствие и прямую поддержку не только всех буржуазных элементов России, но и на активную денежную, материальную и моральную поддержку заграничных империалистов»{493}.
В значительной мере связывало руки международной реакции все возраставшее противодействие антисоветской политике империалистических кругов со стороны демократических сил Запада и Востока. Октябрьская [261] революция нашла горячий отклик в сердцах миллионов простых людей во всем мире. Многочисленные рабочие и профсоюзные организации, революционное крыло мирового социалистического движения, представители прогрессивной интеллигенции приветствовали новую революционную власть в России и ее решимость положить конец братоубийственной бойне. Под непосредственным воздействием Великого Октября во всех воюющих странах резко возросло число революционных выступлений, стачек и демонстраций трудящихся, усилилось антивоенное движение среди населения и в действующих армиях. Активизировалось революционное и антивоенное движение и в нейтральных странах.
Следует сказать, что и среди правящих классов союзников раздавались отдельные трезвые голоса, призывавшие к отказу от враждебной антисоветской политики и к установлению с Советским правительством более или менее нормальных отношений. Но, к сожалению, они не встретили поддержки официальных кругов Запада и потонули в общем хоре контрреволюционного безумия.
В этот день началась интервенция войск Антанты на территорию России.
Всего в интервенции приняли участие 14 государств. На фото американцы на улице Владивостока…
Антанта — военно-политический блок России, Великобритании и Франции. Он был создан в качестве противовеса «Тройственному союзу» (A-Entente — Германии, Австро-Венгрии и Италии).
Вопреки распространённому мнению, США никогда не входили в Антанту, являясь лишь её союзником. Зато в Антанту входил Китай, хоть реально и не воевал.
После победы над Германией в 1919 году Верховный совет Антанты практически выполнял функции «мирового правительства», занимаясь устроением послевоенного порядка
После октябрьской революции, Великобритания, Франция и Италия, видя, что власть в России взяла заключившая перемирие и начавшая мирные переговоры с Германией партия большевиков, приняли решение о поддержке Белых сил.
Но за помощь они требовали зерно и политических уступок по расчленению России. Бескомпромиссная позиция лидеров Белого движения по восстановлению «Единой и неделимой России» вступала в острое противоречие с планами «союзников» по её расчленению, поэтому помогали не всегда тем что нужно, надеясь что в борьбе с большевиками Россия сама развалится на части, а большевики на руинах ничего путного создать не смогут.
А. И. Куприн писал в своих мемуарах о снабжении армии Юденича англичанами:
«Англичане присылали аэропланы, но к ним прикладывали неподходящие пропеллеры; пулёметы — и к ним несоответствующие ленты; орудия — и к ним неразрывающиеся шрапнели и гранаты. Однажды они прислали 36 грузовых пароходных мест. Оказалось — фехтовальные принадлежности: рапиры, нагрудники, маски, перчатки. Спрашиваемые впоследствии англичане с бледными улыбками говорили, что во всем виноваты рабочие социалисты, которые-де не позволяют грузить материалы для борьбы, угрожающей братьям-большевикам«.
Деникин и английский генерал.
Британский военный министр Уинстон Черчилль писал: «Эти посылаемые (адмиралу А. В. Колчаку) снаряды являются избытком запаса английской армии; продать этот избыток на рынке нельзя; если же хранить снаряды в Англии, то парламенту придется ассигновать деньги на постройку сараев и нанимать охрану следящую за хранением, а потому такая посылка снарядов не может считаться убыточной для английской нации«.
Несмотря на все поставки союзников, Красная армия на всем протяжении гражданской войны превосходила белых по количеству оружия: настолько велики были запасы Русской императорской армии и настолько недостаточна союзническая помощь белым (к примеру, Деникину англичане поставили всего несколько десятков танков).
23 декабря 1917 года было заключено англо-французское соглашение о разделе сфер ответственности в России: в зону Великобритании вошли Кавказ и казачьи области, в зону Франции — Бессарабия, Украина и Крым; Сибирь и Дальний Восток рассматривались как зона ответственности США и Японии.
После заключения Брестского мира 3 марта 1918 года Антанта заявила о непризнании этого соглашения. 6 марта немногочисленный английский десант, две роты морпехов, высадился в Мурманске для предотвращения захвата немцами огромного количества военных грузов.
Затем, в ответ на убийство двух японских граждан 5 апреля две роты японцев и полурота британцев высадились во Владивостоке, но спустя две недели они были возвращены на корабли.
После поражения Германии в ноябре 1918 года Антанта пытается заполнить образовавшийся военно-политический вакуум, занимая причерноморские города: Одессу, Севастополь, Николаев, а также Закавказье. Впрочем, кроме батальона греков, участвовавшего в боях с отрядами атамана Григорьева под Одессой, остальные войска Антанты, так и не приняв боя, в апреле 1919 года эвакуировались из Одессы и Крыма.
Великобритания создала Силы Поддержки Северной России численностью до 28 тыс. чел. Они были эвакуированы в июне-октябре 1919г.
Ее вассал Австралия прислала свои войска (4000 солдат) и с октября 1918 заняли Архангельск, Мурманск (выведены 11 июня 1919).
США ввела около 15 000 военнослужащих. Архангельск, Мурманск (выведены июнь-октябрь 1919). Американцы охраняли Транссиб на участках от Мысовска до Верхнеудинска и от Имана до Владивостока и были выведены в январе-марте 1920г.
Канада — с октября 1918 занимала Архангельск, Мурманск. 500 артиллеристов были выведены в июне 1919г. Канадцы были и в Сибири — 3500-4000 солдат, выведены в апреле 1919г.
Была у нас и Франция и Румыния, около 2000 солдат приехало из Италии, примерно столько же и из Греции.
Про Германию и Польшу молчу. Немцы вообще почти хозяйничали в Прибалтике и Украине не смотря на поражение.
Германские интервенты вступают в Киев. 1 марта 1918.
На Дальнем Востоке продолжала активно действовать Япония, преследуя собственные интересы, но сдерживаемая в этом отношении американцами. Японцы ввели две дивизии численностью примерно 28 000 штыков. Ввели корабли. Это самые крупные силы от одной страны.
Японские интервенты на Дальнем Востоке
Китай наблюдал, был забочен, но серьезными вооруженными силами не лез, отправив лишь один батальон в Архангельск.
Англия весной 1919 года по приглашению местных правительств Грузии, Армении и Азербайджана, высадила свои войска в Закавказье.
Активная материальная и экономическая помощь Белому движению продолжалась до заключения Версальского мира, оформившего поражение Германии в войне. После чего помощь западных союзников Белому движению постепенно прекращается.
Однако не смотря на достаточно большие силы, большевики смогли выпереть всю эту международную банду восвояси, местами придавая ускорение пинками. Честно говоря, даже удивительно, что это удалось Троцкому и компании.
Инфа (С) интернет
Революционный 1917-й в истории России завершился перемирием с Германией. Позже оно отлилось в печально известный Брестский мир: бывшая империя потеряла гигантские территории, а большевики сохранили власть. Малоизвестна другая сенсация конца 1917-го: Антанта приняла решение о «дружеской интервенции» в Россию, это привело к новой войне, на сей раз Гражданской, дикому ожесточению и почти вековому противостоянию с миром
Брестскому миру — сепаратному замирению Советской России с кайзеровской Германией — полный век: переговоры начались 22 декабря 1917-го (по новому стилю) и закончились 3 марта 1918-го. Но вот дата, о которой вспоминают гораздо реже: примиренческие контакты с немцами едва начались, а 23 декабря, буквально назавтра, в Париже завершила работу конференция ведущих стран Антанты. Ее итог — «Англо-французская конвенция от 23 декабря 1917 года, определяющая французские и английские зоны действия». Речь, как и на переговорах в Брест-Литовске, которым предстояло длиться еще 58 дней, о разделе России. Разница в одном: в Париже зоны вторжения и влияния распределили втайне от нее. Мотивировалось англо-французское соглашение злобой дня — необходимостью «противостоять экспансии центральных держав» (то есть австро-германской коалиции) до выяснения позиции по этому вопросу пришедших к власти большевиков.
Для Антанты было жизненно важно сохранить в любом виде «русский фронт» в борьбе с Германией. Для Германии было столь же необходимо этот фронт ликвидировать. Каждый из противоборствующих лагерей опасался, что противник усилится за счет российских ресурсов, территории и населения. Русские, однако, к 1917-му уж очень навоевались (армия потеряла половину боевого состава — 1,7 млн убитых, 3,7 млн раненых, 3,3 млн в плену). Но это в большой игре ничего не значило: ослабленная революцией Россия сама превратилась в тот самый Восточный фронт, который она раньше держала.
Два клина
Немецкий клин двинулся первым. Ухватившись за сепаратный мир в 1917-м как за спасательный круг, Германия даже приняла ленинскую формулу «без аннексий и контрибуций», истолковав ее в своих интересах: если какие-то части бывшей Российской империи провозгласят независимость и попросят Германию стать гарантом суверенитета, всегда пожалуйста!
По такой схеме разворачивалась немецкая интервенция в Прибалтику: первыми под защитой кайзеровских штыков объявили о создании Соединенного Балтийского герцогства (территория Латвии и Эстонии) остзейские немцы, составлявшие в новообразовании 10 процентов населения. За этим последовали опыты с Украиной, еще более масштабные. Помимо этого, на руинах Российской империи Германия намеревалась прирасти еще Финляндией и Польшей. Претензии обосновывались стратегическим положением: в ходе войны значительная часть этих территорий и так оказалась под ее сапогом. Кайзер Вильгельм II намечал преобразовать «русский трофей» в четыре протектората: Центральную Россию, Украину, Юго-Восточную Лигу (между Украиной и Каспием) и Сибирь.
У составителей парижской конвенции и стратегов Антанты, разрабатывавших свой «клин», подход был не менее размашистый: Англии отводили Дон и Кубань, весь Кавказ, Армению, Грузию и Курдистан. Франция приглядела Украину, Бессарабию, Крым (на него глаз положила еще и Италия, но ее в Париж не позвали). Позже дополнительными соглашениями английская зона расширилась на Среднюю Азию, север России (от Мурманска до Урала) и Прибалтику; французская — на Польшу. А США и Японию (тоже членов Антанты) обязали договориться о разделе Сибири и Дальнего Востока.
Впечатляет простое сопоставление этих планов: враги, друг с другом воевать еще не перестали, а мыслят-то одинаково! Первым делом — отсечь «национальные окраины», а затем и саму Россию раздробить на куски.
Борьба за неубитого медведя
Сколько штыков выставили страны Антанты для защиты своих интересов в России? Имеет смысл подсчитать и сопоставить с другими цифрами. Итак.
На севере России, по данным британского генштаба, в декабре 1918-го было 23 516 иностранных солдат и 7156 белогвардейцев. Спустя полгода их общая численность достигла 53 тысяч (расклад — почти пополам). Максимальное число интервентов приближалось к 44 тысячам. (Голдин В.И. Интервенция и антибольшевистское движение на Русском Севере. 1918-1920. М., 1993).
В Сибири и на Дальнем Востоке в 1920-м насчитывалось 175 тысяч японцев, 55 тысяч чехо-словаков, 20 тысяч американцев, 6 тысяч китайцев, 4 тысячи канадцев, 1600 англичан, 1500 итальянцев, 1100 французов, 12 тысяч поляков, румын и сербов (Крушанов А.И. Гражданская война в Сибири и на Дальнем Востоке. 1918-1920 гг. Владивосток, 1984).
На юге России Антанта сосредоточила около 50 тысяч собственных войск. В одной Одессе скопилось 12 тысяч французских солдат и столько же греческих, 2 тысячи сербов, 4 тысячи польских легионеров (Рабинович С.Е. История Гражданской войны. М.: Соцэкгиз, 1935).
Для сравнения: численность всех белых армий никогда не выходила за черту в 300 тысяч. Понятно, что и за красных бились не только «свои» (см. публикацию о красных интернационалистах в «Огоньке» N 50 за 2017 год). Отсюда вопрос: что же это была за война такая, в которой каждая сторона ставила на своих интервентов?
Советская историография интервенцию Антанты высмеивала, все больше упирая на триумфальное шествие по стране советской власти. А зря: интервенция свою задачу выполнила как минимум наполовину. Когда триумфальное шествие в 1918-м захлебнулось и под властью Москвы к началу 1919-го осталась всего 1/16 территории имперской России, вокруг «советского островка» начал складываться усилиями разномастных и часто разнонаправленных интервентов целый пояс государств-лимитрофов, а до заветной цели — раздела «русского трофея» — оставалось, казалось, рукой подать.
«Контрреволюционное бродило»
Протоколы заседаний Военного кабинета Великобритании в конце 1917-го изобилуют решениями такого рода: поддержать любой ответственный орган власти в России, любые местные правительства и армии, готовые помочь делу союзных держав и выступить против «максималистов» (большевиков). Что поражает: тактика эта взята на вооружение до создания хоть каких-то юридических рамок вмешательства — ни Парижская конвенция еще не подписана, ни Брестские переговоры о мире еще не начались. Тем не менее протоколом от 14 декабря 1917-го уже зафиксировано решение отправить генералу Каледину 10 млн фунтов для создания армии в 2 млн штыков. А уже известная нам англо-французская конвенция о «зонах действия» в России от 23 декабря сопровождалась чеком на 100 млн франков генералам Алексееву и Корнилову для создания Добровольческой армии.
Каледину, впрочем, чек не помог: хотя сепаратистская Центральная рада Украины отдала ему пол-Донбасса, в боях с революционными частями Советской Украины (столица — в Харькове) он потерпел поражение и 29 января 1918-го, собрав свое правительство, сообщил: для защиты области Войска Донского осталось 147 штыков. «Положение безнадежно. Население не только нас не поддерживает, но настроено к нам враждебно. Сил у нас нет, и сопротивление бесполезно. Я не хочу лишних жертв…» В тот же день генерал свел счеты с жизнью.
Впоследствии Деникин объяснил эту трагедию емкой формулой: «Донская армия представляла собой нечто вроде иностранной союзной». В самом деле, отношения Добровольческой армии — «офицерской» — с казаками Каледина не складывались, отсюда решение Корнилова повести ее в поход с Дона на Кубань за пополнением. И тогда впервые в военной истории России был отдан приказ по армии: «Пленных не брать!» (мотивировка — в ответ на жестокость красных, хотя жестокость уже была обоюдной). Кубанский поход Белой армии, однако, тоже закончился провалом, пополнение было мизерным: в феврале с Дона на Кубань вышли 4 тысячи бойцов, в апреле вернулись 5 тысяч, похоронили в боях 400, в том числе своего первого вождя.
Для Антанты было крайне важно сохранить «русский фронт» в борьбе с Германией. Для Германии — этот фронт ликвидировать. Оба лагеря опасались, что противник усилится за счет российских ресурсов, территории, населения
Подытожим. К концу зимы 1918-го более или менее регулярные части «демократической контрреволюции», сходится большинство историков, насчитывали всего до тысячи офицеров и 5-7 тысяч казаков и солдат, четверть из которых от ран еще не оправилась. Плюс примерно 15 тысяч офицеров состояли в подполье (Из истории ВЧК 1917-1921 гг. Сб. документов. М., 1958). Вот и все «контрреволюционное бродило» России на тот период (термин того же сборника). Ему просто не под силу было разжечь полномасштабную гражданскую войну. Но тем не менее уже к лету 1918-го она встала в полный рост. Как это могло случиться?
У историков есть версия: триггером стал Троцкий. Хлопнув дверью на Брестских переговорах («Ни мира, ни войны!»), он спровоцировал не перманентную революцию, а «Фаустшлаг» («Удар кулаком») австро-германских армий от Черного до Балтийского морей, завершившийся позорным Брестским миром. И эскалацию действий Антанты по организации «дружественной интервенции» — как реакцию на него.
Антанта все это время мучительно выбирала. Пока война России с Германией формально продолжалась, повод для интервенции найти было легко, но выглядела бы она как-то дико: за что, в самом деле, воевать против большевиков — за перемирие? Кроме того, это могло и вовсе лишить Антанту «русских трофеев». Поэтому обдумывались самые невероятные варианты, чтобы заставить русских сражаться самих.
Ну, например: заслать Керенского в Маньчжурию, создать там правительство в изгнании и от его имени пригласить союзников вмешаться в русские дела. Но что за диктатор из оратора? Вместо Керенского в Сибирь отправили Колчака, человека военного. Когда он повел в поход свою Белую армию, генерал Альфред Нокс, глава британской миссии на востоке России, объявил адмиралу, что все страны Антанты признали его Верховным правителем России. Но только де-факто — признания де-юре Колчак не получил бы, даже если бы перевалил через Урал. Причина: от него так и не добились внятного ответа, «отпустит» он Польшу, Финляндию, Прибалтику, Украину согласно решениям Парижской конвенции или оставит их судьбу «на усмотрение Учредительного собрания».
Более того. Выходило по всем статьям, что наилучшим вариантом для интервенции было бы приглашение от действующей центральной власти, то бишь большевиков. И, самое поразительное, определенные шаги для этого предпринимались.
Просто ошеломляет документ, который в свое время обнаружил в Public Record Office (Государственном архиве Великобритании) и предал гласности историк Федор Волков. Это докладная записка генерала Дж. Смэтса от 11 мая 1918 года, которая в протоколах Военного кабинета Англии значится под N 409А. Генерал докладывает кабинету, «как трудно и почти невозможно для господина Троцкого добиться союзной интервенции в России, как бы сильно он этого ни хотел, до того как союзные вооруженные силы прибудут на место, чтобы защитить его…». Далее следует рекомендация осторожнее обсуждать с господином Троцким идею «приглашения на осуществление интервенции» и «не ожидать формального приглашения, которое нельзя получить от большевистского правительства в его нынешнем беспомощном положении». А также совет — оповестить о положении дел союзные правительства США и Японии.
Вопрос тут принципиальный: уж не об очередных ли секретных протоколах тут речь — на сей раз к проекту перманентной революции Льва Давидовича?
Мурманский гамбит
Начнем со свидетельства самого Троцкого. «Я (Троцкий) высказался за принятие предложения (Антанты), разумеется, при условии полной независимости нашей внешней политики. Бухарин настаивал на недопустимости входить в какие бы то ни было соглашения с империалистами. Ленин поддержал меня со всей решительностью: «Уполномочить товарища Троцкого принять помощь разбойников французского капитала против немецких разбойников»» (Троцкий Л.Д. Моя жизнь: опыт автобиографии. М., 1991).
Логика этих суждений ясна. Да, в первое время — 1917-1918-й — правительство большевиков, чтобы выжить, соглашалось на все. Готово было признать независимость Финляндии, Польши и Украины. Удостоверяло царские долги. Амнистировало противников режима. Ленин колебался: звать — не звать? В конце концов склонился звать, но только под гарантии признания советской власти. Запад отмолчался, но к весне 1918-го, когда Германия уже впилась зубами в русский пирог, у Антанты иных способов добыть «русский трофей», кроме интервенции (и уже не важно — по приглашению или без), не осталось.
Через три дня после подписания «похабного мира» (так Брестский мир назвал Ленин) на рейде Мурманска нарисовался английский броненосец «Глори» и запросил у местного Совдепа разрешения высадить на берег 170 пехотинцев при 4 орудиях. Предлог: взять под защиту важнейший незамерзающий порт, которому угрожала из Финляндии 20-тысячная немецкая армия. Зампредседателя Совета Алексей Юрьев послал в Совнарком запрос: «В каких формах может быть приемлема помощь живой и материальной силой от дружественных нам держав?» При этом добавил: речь не только об английских солдатах, но и о 2 тысячах чехов, поляков и сербов, прибывших по Мурманской железной дороге для переправки на Западный фронт. Троцкий ответил: «Вы обязаны принять всякое содействие союзных миссий».
Следующие десанты не заставили себя ждать: английский крейсер «Кокрейн», французский «Адмирал Об», американский «Олимпия». Юрьев заключил с гостями соглашение, по которому «высшее командование всеми вооруженными силами района принадлежит под верховенством Совдепа Мурманскому военному совету из 3 лиц — одного от советской власти и по одному от англичан и французов». Вскоре это «словесное соглашение», придавшее легитимность «интервенции по приглашению», превратилось во «Временное соглашение» с интервентами, которое подлежало утверждению на самом верху.
Но этого не случилось — словно опомнившись, революционные вожди круто изменили курс. Последняя телеграмма Ленина Юрьеву, уже председателю Мурманского краевого совета, гласила: «Если Вам до сих пор не угодно понять советской политики, равно враждебной и англичанам и немцам, пеняйте на себя…» А 2 июля 1918-го «Известия ВЦИК» напечатали сообщение: «Председатель Мурманского Совдепа Юрьев, перешедший на сторону англо-французских империалистов и участвующий во враждебных действиях против Советской Республики, объявляется врагом народа и становится вне закона. Подписи: Ленин, Троцкий».
Чаплин-Томсон и барон Архангельский
Интервенцию эта перемена, впрочем, не остановила: летом 18-го в Мурманске уже около 10 тысяч иностранных солдат, у них свой бронепоезд. Вместе с чехами, поляками, сербами, вроде бы направленными на Западный фронт, эта армия идет на Кемь, Онегу и 2 августа подходит к Архангельску. Ее ждали: за четыре часа до этого советская власть в Архангельске свергнута капитаном I ранга Георгием Чаплиным.
В мемуарах «Два переворота на Севере» он так поведал о своей карьере после революции: «Обратился с ходатайством к английскому и американскому правительствам о принятии… на службу в их флоте для участия в дальнейшей борьбе против немцев… Надо отдать должное англичанам. С того дня, как было решено вместе работать, ни в чем отказа не получали».
Но «вместе работать» пришлось не против немцев. «Союзники» поручили капитану позаботиться об их «приглашении» в Россию и собрать северную Белую армию. После чего капитан Чаплин сделался капитаном Томсоном и начальником английской военной миссии в Вологде, куда после эсеровского мятежа в июле сбежал из Петербурга весь союзный дипкорпус. Правда, выявились разногласия: за Чаплина стояли прагматики-англосаксы, а французский посол Жозеф Нуланс требовал «демократическое правительство». Но когда сформированное из эсеров Верховное управление Северной области возглавил «дедушка русской революции» Николай Чайковский, отказавшийся подписать приглашение к интервенции (мол, «перед историей стыдно»), Чаплин-Томсон устроил второй переворот.
Славяно-Британский легион из поморов-добровольцев на севере набирали с трудом. Волостные советы отвечали: «Добровольцев нет ввиду начавшегося лова сельди»
Впрочем, страсти были излишни: анклав на Севере был создан. А под рукой его подлинного правителя, английского бригадного генерала Айронсайда, были приличные силы: 29 тысяч англичан, 6 тысяч американцев. А еще французский колониальный батальон (натасканный, правда, для боев в тропиках). Польский легион графа Довойно-Сологуба (с медведицей, приученной стоять в солдатском строю, но без фуражки). Китайский легион (правда, только с лопатами). И вишенка на торте — Славяно-Британский легион из поморов-добровольцев, хотя как их туда набрали, бог весть — не секрет, что почти все волостные советы Северной области отвечали на призывы Чаплина одинаковыми телефонограммами: «Добровольцев нет ввиду начавшегося лова сельди».
По возвращении генерала Айронсайда возвели в пэры Англии и дали титул барона Архангельского. За что — неясно. Да, он помог создать Белую армию Северной области и вместе со своим войском повел ее на Москву, но дальше Котласа не довел: красные уже держали удар. Очевидное достижение одно: под науськивания интервентов и на их штыках выросла Гражданская война на Русском Севере, зажив потом «своей жизнью» — ожесточенной и кровавой.
Страшное свидетельство оставил военный прокурор Северной области С. Добровольский: «На Печоре население, занимающееся охотничьим промыслом, ставило силки для ловли красных. Один знакомый путейский инженер, узнав от одного из таких «охотников за черепами», что им единолично было поймано и истреблено 60 красных, пришел в ужас… Оказалось, у этого крестьянина все близкие были убиты красным отрядом Мандельбаума, а сам он совершенно случайно спасся, подвергнувшись страшным пыткам…»
Под занавес — откровенное высказывание сэра Уинстона Черчилля: «Было бы ошибочно думать, что мы сражались на фронтах за дело враждебных большевикам русских,— подводил итоги 1919-го тогдашний военный министр Британии.— Напротив, русские белогвардейцы сражались за наше дело. Эта истина станет неприятно чувствительной с того момента, как белые армии будут уничтожены, а большевики установят господство на всем протяжении Российской империи».
Очень похоже, что история интервенции Антанты в Россию хранит в себе ничуть не меньше тайн, чем большевистский переворот, организованный, как нам объясняют весь юбилейный год, на деньги кайзера. Как знать, а вдруг к следующему круглому юбилею выяснится, что спонсоров у масштабных проектов по переустройству России в начале XX века было значительно больше?
Открывающиеся спустя сто лет после революционных событий обстоятельства подводят к неожиданному и весьма трагичному выводу: Гражданская война пришла в Россию как «второй эшелон» интервенции, да и вообще вопрос: дошла бы страна до такой степени внутреннего ожесточения без вторжения «дружеских» и «вражеских» империалистов?
И это так. Еще 15 (28) ноября 1917 года верховный совет Антанты принял официальное решение об интервенции в Россию. Во-вторых, уже 10 (23) декабря 1917 года вожди европейского ядра Антанты — Англии и Франции — подписали конвенцию о разделе России на сферы влияния. (ссылки). Они не собирались восстанавливать никакую монархию. И уж точно не собирались делать Россию равнозначным себе «партнёром». Они собирались превратить Россию в колонию. Это было очевидно (очевидно и сейчас). Но не всем.
Государства и страны, участвовавшие в интервенции:
1. Англия — Архангельск (1918), Мурманск (1918), Балтика (1918), Ревель (1919), Нарва (1919), Чёрное море, (1920), Севастополь (1920), Каспийское море (1920), Закавказье (1918), Владивосток (1918).
2. США — Архангельск (1918), Мурманск (1918), Транссибирская Ж/Д
3. Франция — Архангельск (1918), Мурманск (1918), Одесса (1918), Херсон (1918), Севастополь (1918), Сибирь.
4. Австралия — Архангельск (1918), Мурманск (1918).
5. Канада — Архангельск (1918). Мурманск (1918).
6. Италия — Мурманск, Дальний Восток.
7. Греция — Одесса, Чёрное море.
8. Румыния — Бессарабия.
9. Польша — Север России, Юг, Сибирь.
10. Япония — Дальний Восток (Владивосток, Сахалин)
11. Китай — Архангельск (1918), Мурманск (1918).
12. Сербия — «Сербский батальон». Север России.
13. Финляндия — Карелия. «Карельский» и «Мурманский» легионы, созданные англичанами.
14. Германия — Украина, Прибалтика, часть европейской России
15. Австро-Венгрия как союзник Германии)
16. Турция (Османская империя) — Закавказье.
Черчилль высказался довольно прямо:
«…Было бы ошибочно думать, что в течение всего этого года мы сражались на фронтах за дело враждебных большевикам русских. Напротив того, русские белогвардейцы сражались за наше дело. Эта истина станет неприятно чувствительной с того момента, как белые армии будут уничтожены, и большевики установят своё господство на всём протяжении необъятной Российской империи.» Черчиль В. Мировой кризис. Глава 12
Великий князь Александр Михайлович Романов, русский адмирал (жена его была родной сестрой Николая II) в книге воспоминаний пишет в эпилоге своей книги (он умер в 1933 году в Париже) — как своего рода завещание:
» — По-видимому, «союзники» собираются превратить Россию в британскую колонию, писал Троцкий в одной из своих прокламаций в Красной армии. И разве на этот раз он не был прав? Инспирируемое сэром Генрихом Детердингом (британский «нефтяной король».– Вадим Кожинов), или же следуя просто старой программе Дизраэли-Биконсфилда (влиятельнейший государственный деятель Великобритании в 1840- 1870-х годах. — Вадим Кожинов), британское министерство иностранных дел обнаруживало дерзкое намерение нанести России смертельный удар… Вершители европейских судеб, по-видимому, восхищались своею собственною изобретательностью: они надеялись одним ударом убить и большевиков, и возможность возрождения сильной России. Положение вождей Белого движения стало невозможным. С одной стороны, делая вид, что они не замечают интриг союзников, они призывали… к священной борьбе против Советов, с другой стороны — на страже русских национальных интересов стоял не кто иной, как интернационалист Ленин, который в своих постоянных выступлениях не щадил сил, чтобы протестовать против раздела бывшей Российской империи…».
Ленин! А не Врангель и не Колчак стояли на страже русских национальных интересов. Ленин и Рабоче-Крестьянская Красная Армия, возглавляемая лучшими офицерами России.
Колчак с декабря 1917 года — британский офицер.
«30 декабря 1917 г. Я принят на службу Его Величества Короля Англии» — напишет он своей любовнице Темиревой.
Покинул Российскую Империю в июле 1917-го, в разгар 1-й Мировой войны. «Пропустил» Октябрь на год, и вернулся на Родину сентябрём 1918-го. По распоряжению английского правительства. Как его рассматривать?
Какой адмирал, какого флота?
Итак, в 1918—1921 гг. Запад вел борьбу «за своё дело» в большой части руками «русских белогвардейцев».
Кроме борьбы с нашествием вооружённых иноземцев («двунадесят языков»), Красной Армии пришлось бороться с белогвардейцами, которые сражались бок-о-бок с интервентами, получая от них еще и материальную помощь в виде различного вида оружия и обмундирования.
Заключив союз с врагами Отечества, Белая Армия лишилась даже внешних черт патриотического движения и предстала как прозападная сила, ведущая к потере целостности и независимости России.
Красная Армия отстаивала независимость России в национально-освободительной войне.
Это поняли сотни генералов и тысячи офицеров Русской Императорской Армии*.
19 ноября 1917 г. начальником штаба Верховного главнокомандующего вооружёнными силами Республики назначен потомственный дворянин генерал-лейтенант Императорской Армии Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич. Из разрозненных частей бывшей Императорской Армии и отрядов Красной Гвардии к февралю 1918 г. он сформирует Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. С марта по август М.Д. Бонч-Бруевич будет занимать пост военного руководителя Высшего Военного Совета Республики, а в 1919 г. — начальника Полевого штаба РВСР.
Морской генеральный штаб Русского ВМФ практически в полном составе перешёл на сторону Советской власти, и остался руководить флотом всю Гражданскую войну.
Контр-адмирал Императорского Флота Василий Михайлович Альтфатер в своём заявлении о приёме в РККА писал: «Я служил до сих пор только потому, что считал необходимым быть полезным России там, где могу, и так, как могу. Но я не знал и не верил вам. Я и теперь ещё многого не понимаю, но я убедился … что вы любите Россию больше многих из наших. И теперь я пришёл сказать вам, что я ваш».
Легендарный генерал А.А. Брусилов стал руководителем Особого совещания при главнокомандующем всеми вооружёнными силами Советской Республики, вырабатывавшего рекомендации по укреплению Красной Армии.
Таких примеров сотни и тысячи.
Двусмысленную роль белого дважения стали понимать многие офицеры белых армий.
За период Гражданской 14390 из них перешли в Красную Армию защищать Родину.
Самый яркий пример — один из лучших белых генералов Яков Александрович Слащёв-Крымский, прототип генерала Хлудова из произведения М.Булгакова «Бег». С первых дней Революции он становится ее непримиримым врагом. И даже получает прозвище «Слащов-вешатель». Воевал он с красными не только на фронтах, но и в тылу. Беспощадно расправлялся с подпольщиками, да и просто с сочувствующими. Но уже в 1920 году ему становится понятна истинная суть белого движения, которое на деле попросту помогало иностранным колонизаторам захватывать русские земли. И после поражения стало своего рода котлом для террористических организаций, призванных мешать русскому народу строить новую жизнь.
В конце своей книги «Крым, 1920» он написал:
«Мною руководила не жажда мести, а полное сознание, что эта заграничная армия может быть только врагом России, а я стоял на платформе «отечества» и с этой, а еще не с классовой точки зрения видел в ней врага. Ко мне обращались украинцы (Моркотуновская организация), я и им советовал вызвать от Врангеля украинцев и при помощи их устроил настоящую свару между двумя «правительствами». Идеей защиты вверившихся людей я уже связан не был. Следя дальше за армией и действиями Врангеля и Кутепова в Галлиполи, за переговорами с иностранцами о нападении на РСФСР еще в 1921 г., за посылкой туда людей для поднятия восстаний, я все более и более убеждался в преступности существования этой армии.»
В отличии от героя Булгакова, Слащёв вместе с группой боевых офицеров в 1920 году возвращается в
Россию. Перед отъездом он направил в заграничные газеты письмо с объяснением своего решения:
«В настоящий момент я нахожусь на пути в Крым. Предположения и догадки, будто я еду устраивать заговоры или организовывать повстанцев, бессмысленны. Внутри России революция окончена… Если меня спросят, как я, защитник Крыма от красных, перешел теперь к ним, я отвечу: я защищал не Крым, а честь России. Ныне меня зовут защищать честь России, и я еду выполнять свой долг, считая, что все русские, военные в особенности, должны быть в настоящий момент в России».
И Слащев начал служить России так же истово и самозабвенно, как он это делал прежде.
В начале 1922 года он своей рукой пишет обращение к русским офицерам и генералам, находящимся за границей, призывая последовать его примеру, поскольку их военные знания и боевой опыт нужны родине.
Авторитет Якова Александровича среди офицеров-окопников был так велик, что практически сразу после публикации этого воззвания в Россию приезжают генералы Клочков и Зеленин, полковники Житкевич, Оржаневский, Климович, Лялин и с десяток других. Все они получили в Красной Армии преподавательские должности, свободно выступали с лекциями и выпустили немало трудов по истории Гражданской войны. Всего же к исходу 1922 года на родину вернулось 223 тысячи бывших офицеров.
Эмиграция была расколота этим воззванием, за что руководители Русского общевоинского союза (РОВС) заочно приговорили Якова Александровича к смертной казни.
Учениками Я.А.Слащёва в годы его преподавательской деятельности были будущие Маршалы Советского Союза Буденный, Василевский, Толбухин, Малиновский.
*
Еще один яркий пример настоящего, патриотического отношения к своей Родине. (Взял из хорошего комментария к теме о А.А. Брусилове)
Уже упоминавшися Великий князь Александр Михайлович Романов, в той же книге о том, какая сила олицетворяет его Родину, Отчизну:
«Мне пришло в голову, что, хотя я и не большевик, однако не мог согласиться со своими родственниками и знакомыми и безоглядно клеймить все, что делается Советами только потому, что это делается Советами. Никто не спорит, они убили трех моих родных братьев, но они также спасли Россию от участи вассала союзников.
Некогда я ненавидел их, и руки у меня чесались добраться до Ленина или Троцкого, но тут я стал узнавать то об одном, то о другом конструктивном шаге московского правительства и ловил себя на том, что шепчу: «Браво!». Как все те христиане, что «ни холодны, ни горячи», я не знал иного способа излечиться от ненависти, кроме как потопить ее в другой, еще более жгучей. Предмет последней мне предложили поляки.
Когда ранней весной 1920-го я увидел заголовки французских газет, возвещавшие о триумфальном шествии Пилсудского по пшеничным полям Малороссии, что-то внутри меня не выдержало, и я забыл про то, что и года не прошло со дня расстрела моих братьев. Я только и думал: «Поляки вот-вот возьмут Киев! Извечные враги России вот-вот отрежут империю от ее западных рубежей!». Я не осмелился выражаться открыто, но, слушая вздорную болтовню беженцев и глядя в их лица, я всей душою желал Красной Армии победы.
Не важно, что я был великий князь. Я был русский офицер, давший клятву защищать Отечество от его врагов. Я был внуком человека, который грозил распахать улицы Варшавы, если поляки еще раз посмеют нарушить единство его империи. Неожиданно на ум пришла фраза того же самого моего предка семидесятидвухлетней давности. Прямо на донесении о «возмутительных действиях» бывшего русского офицера артиллерии Бакунина, который в Саксонии повел толпы немецких революционеров на штурм крепости, император Николай I написал аршинными буквами: «Ура нашим артиллеристам!».
Сходство моей и его реакции поразило меня. То же самое я чувствовал, когда красный командир Буденный разбил легионы Пилсудского и гнал его до самой Варшавы. На сей раз комплименты адресовались русским кавалеристам, но в остальном мало что изменилось со времен моего деда.
— Но вы, кажется, забываете, — возразил мой верный секретарь, — что, помимо прочего, победа Буденного означает конец надеждам Белой Армии в Крыму.
Справедливое его замечание не поколебало моих убеждений. Мне было ясно тогда, неспокойным летом двадцатого года, как ясно и сейчас, в спокойном тридцать третьем, что для достижения решающей победы над поляками Советское правительство сделало все, что обязано было бы сделать любое истинно народное правительство. Какой бы ни казалось иронией, что единство государства Российского приходится защищать участникам III Интернационала, фактом остается то, что с того самого дня Советы вынуждены проводить чисто национальную политику, которая есть не что иное, как многовековая политика, начатая Иваном Грозным, оформленная Петром Великим и достигшая вершины при Николае I: защищать рубежи государства любой ценой и шаг за шагом пробиваться к естественным границам на западе! Сейчас я уверен, что еще мои сыновья увидят тот день, когда придет конец не только нелепой независимости прибалтийских республик, но и Бессарабия с Польшей будут Россией отвоеваны, а картографам придется немало потрудиться над перечерчиванием границ на Дальнем Востоке.»
________________________________________
* Подробно тему непосредственного участи «царских» генералов в становлении Красной Армии и её блестящих победах мы рассмотрели в цикле «Элита Русской Императорской Армии защищала Отечество в рядах Красной Армии» части (I) (II) (III)
Станислав Яров поделился ссылкой.
3 д. ·
23 декабря 1917 г. Англия и Франция заключили конвенцию о разделе сфер действия в России.
«План Антанты» был принят на совещании в Париже 23 декабря 1917 года и обнародован президентом США Вудро Вильсоном в канун 1918 года. План предусматривал раздел России на сферы влияния и носил название «Условия конвенции».
—————————————-
Сегодня некоторые , с позволения сказать, …гм.. историки и, увы, даже высокопоставленные властные лица твердят о неких, якобы, «минах», заложенных большевиками под государственность России. Понятно, что это рассчитано, прежде всего на молодежь, чьи знания, особенно исторические, как результат реформы образования на западный манер, мягко говоря, оставляют желать лучшего, а также на тех, кто и так не был особо обременен этими знаниями. Также не составляет секрета, почему это делается. Как там было у философа, писателя(фронтовика). А.А.Зиновьева, что называется, не в бровь, а в глаз:-…»Торжествующие пигмеи постсоветизма, разрушившие русский (советский) коммунизм, всячески умаляют и извращают деяния великанов советского прошлого, дабы оправдать свое предательство этого прошлого и самим выглядеть великанами в глазах оболваненных современников.»
— Одним из «аргументов» , кроме прочих, таких же лицемерно-подложных, является заключение т. н. Брестского мира, заключенного вынужденно и который даже В.И.Ленин называл «похабным» , просуществовавшего , кстати, всего 3 месяца и аннулированного, как только положение молодой советской республики укрепилось. Мол, большевики…сепаратисты и, если бы Россия осталась со странами Антанты, то оказалась бы в стане победителей ит. д. и т. п. Каковы же, на самом деле объективные исторические ФАКТЫ, как известно, вещь упрямая
и о чем умалчивают нынешние антисоветчики всех мастей.?. А они просты — эти самые «союзнички»собирались, попросту, поделить Россию. Не больше и не меньше. И именно благодаря большевикам этого не случилось. Даже некоторые лица, которых вряд ли заподозришь в особых симпатиях к большевикам, но будучи людьми честными и объективными вынуждены были это признать. Вот, к примеру, что говорил Великий князь Александр Михайлович Романов,:-… «Мне пришло в голову, что, хотя я и не большевик, однако не мог согласиться со своими родственниками и знакомыми и безоглядно клеймить все, что делается Советами только потому, что это делается Советами. Никто не спорит, они убили трёх моих родных братьев, но они также спасли Россию от участи вассала союзников….
…британское министерство иностранных дел обнаруживало дерзкое намерение нанести России смертельный удар… Вершители европейских судеб, по-видимому, восхищались своею собственною изобретательностью: они надеялись одним ударом убить и большевиков, и возможность возрождения сильной России. Положение вождей Белого движения стало невозможным. С одной стороны, делая вид, что они не замечают интриг союзников, они призывали своих босоногих добровольцев к священной борьбе против Советов, а с другой стороны — на страже русских национальных интересов стоял не кто иной, как интернационалист Ленин, который в своих постоянных выступлениях не щадил сил, чтобы протестовать против раздела бывшей Российской империи, апеллируя к трудящимся всего мира…… (источник:…1. Великий князь Александр Михайлович Романов. «Книга воспоминаний», М., 1991 http://militera.lib.ru/memo/russian/a-m/index.html
2. Великий князь Александр Михайлович Романов: о участии большевиков в судьбе его Родины http://felix-edmund.livejournal.com/565910.html )
— Иностранную интервенцию в России принято датировать 1918 годом. Однако ещё в 1917 году Англия и Франция заключили тайную конвенцию о разделе юга России.
— В конце декабря 1917 года, представители Франции и Великобритании Жорж Клемансо и Роберт Сесиль подписали тайную конвенцию о разделе юга России на сферы интересов и районы будущих операций британских и французских войск. В английскую «сферу действий» вошли Кавказ, казачьи области Дона и Кубани, Средняя Азия, а во французскую – Украина, Бессарабия и Крым.
— «План Антанты» был принят на совещании в Париже 23 декабря 1917 года и обнародован президентом США Вудро Вильсоном в канун 1918 года. План предусматривал раздел России на сферы влияния и носил название «Условия конвенции».
— В конце декабря 1917 года, представители Франции и Великобритании Жорж Клемансо и Роберт Сесиль подписали тайную конвенцию о разделе юга России на сферы интересов и районы будущих операций британских и французских войск.
— В английскую «сферу действий» вошли Кавказ, казачьи области Дона и Кубани, Средняя Азия, а во французскую – Украина, Бессарабия и Крым.
— Лондон и Париж сошлись на том, что отныне будут рассматривать Россию не в качестве союзника по Антанте, а как территорию для реализации своих интервенционистских замыслов.
— Заключение англо-французской конвенции стоит в одном ряду с таким «славным» деянием западных демократий, как подписание Мюнхенского соглашения 1938 года, по которому они выдали демократическую Чехословакию на растерзание Германии, Польши и Венгрии, что стало прологом Второй мировой войны.
— Неудивительно, что об этих страницах своей истории стараются не вспоминать на Западе – слишком они противоречат набившим оскомину утверждениям о высоких моральных принципах, которыми якобы руководствуются западные политики.
— Увы, 95-летие начала интервенции в России остаётся вне поля зрения российских политиков, учёных и СМИ.
— Мне могут возразить, напомнив о том, что с советских времён начало интервенции принято датировать весной 1918 года. Однако этой периодизации противоречит как факт заключения англо-французской конвенции, так и вторжение в Бессарабию войск Румынии – другого «верного союзника» по Антанте. Оба события произошли в декабре 1917 года.
— Данное уточнение имеет принципиальное значение.
— Запад оправдывает вмешательство во внутренние дела России Брестским миром и необходимостью борьбы с Германией. Но последовательность событий была иной.
— Брестский мир был заключён в марте 1918 года, а подписание англо-французской конвенции и вторжение румын в Бессарабию произошли на два с половиной месяца раньше.
— В декабре 1917 года, когда Париж и Лондон заключили конвенцию, переговоры большевиков со странами Четверного союза лишь начинались.
— Можно как угодно относиться к Ленину и его партии, но невозможно отрицать, что, придя к власти, вождь большевиков сразу же обратился к народам и правительствам воюющих государств с предложением немедленно заключить демократический мир – без аннексий и контрибуций.
— Причём свой призыв он обратил «в особенности к сознательным рабочим трёх самых передовых наций человечества и самых крупных участвующих в настоящей войне государств: Англии, Франции и Германии».
— 8 (21) ноября Народный комиссариат по иностранным делам обратился к послам союзных держав с предложением заключения «немедленного перемирия на всех фронтах и немедленного открытия мирных переговоров». Ни о каком сепаратном мире России с Германией речи не шло.
— Союзники по Антанте решили вообще никак не реагировать на мирные инициативы большевиков. Тамошние «знатоки России» были уверены в том, что дни Советской власти сочтены.
— 14 (27) ноября Германия заявила о согласии начать переговоры о перемирии. Получив ответ Берлина, большевики предприняли очередную попытку заключить всеобщий мир.
— Предложив Германии отсрочить на пять дней начало переговоров, 15 (28) ноября они обратились с предложением присоединиться к мирным переговорам к правительствам других государств. Оно осталось без ответа.
— Начав переговоры с Германией, советская делегация сразу же заявила, что намерена вести разговор о прекращении войны вообще, а не о сепаратном соглашении……….
Подробно здесь:
https://www.kramola.info/…/konvenciya-o-raschlenenii…
https://v-kalashnikov.livejournal.com/1291269.html
https://www.facebook.com/groups/1201666713284150